Социалистический реализм - Страница 40

Каха разлил по второй. Встал, поднял стакан.

– Я хочу сказать тост. Его выдавали за грузинский, хотя он и не имел отношения к моей Родине. Но это неважно. Важно, что он правильный.

Вашакидзе набрал в легкие воздуха и начал:

'Однажды один человек попросил таксиста отвезти его в далекую деревню.

– Садись, – сказал таксист.

– Понимаешь, я не один.

– В машине четыре места, – улыбнулся водитель.

– Понимаешь, – замялся пассажир, – я с бегемотом.

И он вывел из-за ворот большого бегемота.

– Но бегемот не поместиться в автомобиль, – удивился таксист.

– Этого не требуется, – ответил пассажир. – Достаточно привязать бегемота к машине, и он будет бежать сзади. Бегемоты хорошо бегают.

– Привязывай, – пожал плечами водитель. – Но если твой бегемот не выдержит быстрой езды, пеняй на себя. Я не собираюсь тащиться в такую даль со скоростью беременного ишака!

Человек привязал животное к автомобилю, и они поехали.

Сначала водитель ехал не очень быстро, поглядывая на бегемота в зеркало заднего вида. Но когда вышел на трассу решил прибавить скорость. Убедился, что животное бежит вполне уверенно. Таксист заинтересовался, и начал ускоряться, потихоньку входя в азарт. Когда скорость дошла до ста пятидесяти километров в час, он радостно сообщил пассажиру:

– Крандец твоему бегемоту. Уже язык на плечо вывалил.

– На правое или на левое? – невозмутимо поинтересовался пассажир.

– На левое, – ответил таксист.

– Ничего, это он на обгон идет!'

Каха сделал паузу, обвел взглядом слушателей и закончил:

– Так выпьем же за то, чтобы мы шли на обгон, когда все думают, что мы уже сдохли!

Командиры встали. И выпили стоя. Как было надо.

И третий – стоя. Потому что третий, он и в сорок первом – третий.

Потом потянулось застолье. Долгое и короткое. С рассказами о прошлом и будущем. И о том, что было прошлым для одного и будущим для остальных. Тем будущем, которого не будет, и о том, которое будет. А потом были рассказы о войне, на которой никто из них не воевал. Точнее, воевали трое, а один даже погиб, но позднее, и теперь это всё неправда… Потом рассказы перешли в песни. Нет, не возникла ни гитара, ни гармошка. И голос у Кахи не прорезался. Да и слух не появился. Но как можно не спеть 'Темную ночь' или 'Враги сожгли родную хату'.

Именно после 'хаты' и случилось то, чего Кахабар никак не ожидал. Тучков вытер предательскую слезу из уголка глаза и сказал:

– Хорошая песня. Сильная и человечная. И слова правильные. Только объясни мне, товарищ старший лейтенант, что значит 'Медаль за город Будапешт'? И Партия и Правительство высказывались неоднократно: своей земли мы ни вершка не отдадим, но и чужой нам ни пяди не надо. Будапешт – венгерский город, не наш, и захватывать его – это троцкистские идеи. В чистом виде троцкистские. А уж чтобы за такое медали давать!..

– Знаешь, товарищ капитан, – ответил Вашакидзе. – Когда врага бьешь, да еще в такой схватке, на границы не смотришь. Нет, не о том я, – он ненадолго задумался и продолжил. – Даже не думал об этом никогда. Как ведь было. Немцы на нас напали. Отступали долго. Потом гнать их начали. До границы дошли. Надо было добивать. Иначе Гитлер бы силы накопил и снова напал. Потому и дальше пошли. Раздавить фашистскую гадину. Освободить завоеванные нацистами народы. Пришлось на чужой земле воевать. И города чужие захватывать. А медали – их же за героизм дают. А где человек подвиг совершил – это уже второй вопрос.

Каха замолчал.

– Всё равно, – не согласился Тучков. – Неправильно это.

– Погоди, Александр Викторович, – сказал Антонов. – Ну-ка, товарищ потомок, скажи, а что с Венгрией после войны стало?

– Как что? Венгерская Народная Республика там была. Социалистическая. Потом…

– Потом неважно. Республика в составе СССР?

– Нет. Независимая.

– А остальные страны, – включился Семен, – которые освободили?

– И остальные… А ведь верно! – приободрился Каха. – Ведь земли чужой себе не взяли ни одного метра. Немцев выгнали, у фашистских прихвостней власть отобрали и передали трудовому народу.

– Вот это другое дело, – расцвел Тучков. – Всё вполне в русле политики Партии. Гляжу у пограничников с политическим самосознанием куда лучше, чем у капитанов госбезопасности.

– Устал ты, Саша, – сказал Дашевский, отдохнуть бы надо.

– На том свете отдохну, – отшутился Тучков. – Каха, расскажи еще что-нибудь. Хорошее только. Плохое в жизни надоело.

– Страна у нас маленькая, – улыбнулся Кахабар, – все друг друга знают. У тебя сын еще не родился, а я скажу, на ком он женится, Валентина Думбадзе, ее тоже еще нет, а отчества не вспомню, но её братом, Анатолий уже живет. Тбилисцы они, так что можешь найти.

– Сына? – Тучковы ждали ребёнка к октябрю. – Точно сына?

И очень хотел именно сына.

– Точно. Витькой назовете.

Капитан улыбнулся.

– Да, мы так и решили: если сын – Виктор, а дочь – Виктория.

Антонов разлил остатки второй бутылки:

– За детей.

На этом и тормознули:

– Товарищ Вашакидзе, – сказал Тучков. – Завтра с нуля часов поступаешь в моё распоряжение. Осталось, – он взглянул на часы, – восемнадцать минут. К семи утра жду на инструктаж.

– А…

– Никто тебя с заставы не забирает. Просто создаем единую группу по делам твоих современников. Для начала: на рейде стоит несколько паромов. Нам поставлена задача найти и сохранить кадры. Ты не новичок в пограничном деле. Работать будешь в паре с товарищем Антоновым. Понятно?

– Так точно!

– Выраженьица у Вас, старший лейтенант… Старорежимные…